Шотландские эскизы (esquisse)

короткие зарисовки Василича
август 2014 года

Основной отчет лежит здесь

Стоянка в небольшой морской бухте с отвесными скальными стенами. Вечер. Отлив. Быстро сгущаются синие сумерки. Поздний ужин. Много свежей рыбы - сайды. Варим уху, жарим. Предвкушаем. Дежурный раскладывает по мискам. На дно кружки выплескивается "капля" шотландского виски. Тост за уху, за рыболовов, за доброе к нам море, за этот длинный, насыщенный удивительный день.

Поднимаю голову к небу над краем скалы. И вдруг вижу четкий застывший профиль - статую то ли быка, то ли козла, то ли какого-то особо крупного гибрида овцы. Стоит над пропастью, не шелохнувшись. Смотрит вдаль, на море. А мы на него.

Зачем он так? Скотина вечером идет спать. Даже человек в походе начинает жить по законам природы – вставать с рассветом, ложится с закатом.
Может он отбился от своих, потерялся, не может слезть с крутого утеса и вынужден так стоять до рассвета, чтобы не сорваться?
Мы уже поужинали, а он все не уходил, лишь единожды сдвинулся на пару шагов.
Вдруг его что-то гложет? Нет, не любовь, дело идет к концу лета. Морская даль, закатное небо быть может будят в нем что-то подспудное, манят несбыточным, невыразимым? Стоять уже больше получаса вот так над бездной – что-то в этом есть романтическое. Помните, нас в школе учили, как "через образ Чайльд-Гарольда, Байрон показал, какой трагедией может стать для человека осознание совершенства, которого он не может достигнуть». Вдруг этот Овен тоже осознал что-то этакое?

Меня пробрало понять, кто и что вкладывает в термин «романтик». Забыв про «статую», мы стали погружаться в историю, выруливая на вопросы: был ли романтиком, например Троцкий? А Сталин? А …
Примерно через час Овен нас покинул. Но этот мелкий вроде бы эпизод глубоко врезался в мою память, тем более что Саша не поленился снять его на фото

Поход (не путать с турпоездкой по путевке) - это в чем-то аскетизм и самоограничение. Весь скарб, жилье, еду и прочее приходится тащить на себе, паковать, защищать от воды, каждый день загружать в лодку, разгружать из нее. Поэтому даже девушки самоотверженно ограничивают себя в кольцах и браслетах, кремах и пудрах.

С посудой тоже самое. Есть устойчивая походная аббревиатура КЛМН - кружка, ложка, миска, нож. Причем нож не столовый, а универсальный, и как разделочный - для рыбы, и как стропорез, и чтобы что-то строгать. Вилки обычно не берут.

Да и дома у моих соотечественников советского и постсоветского периода вилки одного образца - "просто вилка". Иногда бывает подвид - "для гостей", т.е. более красивые, тяжелые, мельхиоровые, которые достают к праздничному застолью. Но есть другой мир, в котором расплодилась богатая популяция столовых приборов. Сложились развесистые правила их использования. Знание этих условностей - один из код принадлежности к "обществу".

Однажды долгий нудный дождь загнал нас в просторный грот на крохотном островке, где мы решили отобедать. К этому месту нельзя пройти берегом. В прилив, его площадь заметно сокращается. Во время шторма - это вообще ловушка. Но турист рад и малому. В долгий дождь разводить костер - муторное занятие. Навес - существенное облегчение.

Дежурные кропотливо разводили костер. Володя в роли кузнечных мехов раздувал угли. Дима героически под дождем разделывал рыбу. Инна собирала из-под камней не совсем раскисшие щепки. Пытаясь помочь ей, я и нашел придавленную галькой маленькую изящную асимметричную вилочку для устриц или мидий. Джентльмен во фраке, выйди он из-за скалы, впечатлил бы меня гораздо меньше. Я показал находку друзьям. Они крутили ее загрубевшими пальцами, дивились изяществу и неуместности. Но с другой стороны - мы же пребывали в стране, известной традициями "овсянка, сэр", "утренняя газета", ...

Я представил, как потомки одного из древних кланов вышли на яхте в море. И во время обеда в качку кто-то обронил прибор в волны. Но вилки не плавают. Как она оказалась в гроте? Мощный шторм вместе с галькой вынес ее сюда?
Я стер эту фантазию и нарисовал новую. От белоснежной яхты, бросившей якорь в полумиле от острова, отделилась динго, и матросы на веслах доставили в грот все необходимое для легкого перекуса - жестко накрахмаленные скатерти, салфетки, гору посуды и приборов...

Мои фантазии смыл клич "обед готов, миски в студию". Я достал универсальную миску, ложку и пошел обедать, а вилку - найденыша взял с собой на память.

Не гламурным был поход. При этом мы регулярно соприкасались с жемчугом, т.е. им плевались. А что делать? Аппетит в походах прекрасный, и мидии на десерт нередко дополняли наш стол. Мы съедали по 1-2 поддона за раз. Свежайшие, только что из моря, они просто таяли во рту. Одно огорчало: почти каждая из ракушек прятала в себе 3-4 жемчужины размером примерно в половину спичечной головки, иногда чуть больше, чаще мельче. Жемчужины страшно скрежетали на зубах. Однажды у меня даже отломился край зуба об эту красоту.

Приходилось осторожничать, жевать нежно и постоянно плеваться жемчугом. Качество жемчуга нам неспециалистам казалось вполне приличным. Зерна или бусинки выглядели ровно, с красивым серым, белым, голубоватым отливом.

Я слышал, что ирландцы еще 800 лет назад научились их искусственно выращивать, а еще раньше сам Юлий Цезарь интересовался жемчугом с территорий Альбиона.
Но нам бы конечно хотелось попроще, как в Норвегии – чтобы мидии были без жемчуга, просто как еда.

Со всех скал здесь текут, ниспадают, обрушиваются водопады. В дождь их фотографировать не с руки. Решил подождать солнечного дня. И вот оно воссияло. Но все водопады тут же скукожились, измельчали. Оказалось, что большинство из них – следствие этих дождей.

Интенсивность дождя часто кажется не такой уж большой – ко всему ведь привыкаешь. Но стоит забыть у костра кружку – за час в нее натекает сантиметра полтора осадков.
Со временем промокает все – плащи, накидки, палатки. Как следствие подмокают спальники, одежда, белье. Но к счастью часто бывают промежутки с ветерком и солнышком, и буквально за пару часов можно все высушить.

Шотландия легко выдержит конкуренцию с «деревней Гадюкино». Ни единого дня без дождя. А в последние сутки он шел с такой интенсивностью, что даже смыло часть железной дороги. И выбирались мы попеременно – часть по железке, потом объезд размытой части автобусом (организовали оперативно и толково), потом снова сели в поезд.

Так вот, в тот самый дождливый и последний день похода я встретил на окраине городка джентльмена под зонтиком, выгуливающего промокшую, как и мы, собаку. Я английским почти не владею. А у него еще шотландский акцент. Но, поравнявшись с ним, я не мог не съязвить:
- Beautiful weather, isn't it? (Прекрасная погода, не правда ли?)
- No, I don't think so (Нет, я так не думаю) – на полном серьезе ответил он. Потом с хитринкой добавил что-то вроде
- A little damp (Немного сыро)
- This is a real Scottish weather (Настоящая шотландская погода) заметил я
- … На это он ответил, как мне кажется, сугубо по шотландски ... слов я не понял, понял только эмоции

Странно, что их до сих пор не вписали в герб Шотландии. Почему в нем присутствуют мифические львы и единороги? Нет их в Шотландии! Нет!
А вот овец, наверное, больше, чем всего остального зверья и людей вместе взятых. Вы думаете, что если блондинок называют овцами, то последние также неуклюжи, как и первые (на шпильках и в немыслимых одеждах)? О, нет. На любых страшных кручах, откуда свалился бы самый опытный альпинист, эти четвероногие увлеченно щиплют травку.

Но есть и у них слабое место – ягнята. Все хищники легко переносят своих детей, взяв зубами за загривок. А овца не может. И когда агнец забредает на кручу, откуда не может сам выбраться, начинаются громкие диалоги. Мать призывно орет – зовет его. Он откликается нежно и жалобно, но перепрыгивать с уступа на уступ ему еще трудно и страшно.

Саша на пятый день похода положил на них глаз. Понятное дело – мяса в походе не хватает всегда, а нагрузка ощутимая. Вот он и начал выстраивать теорию об избыточности и несчетности ходячей баранины. А раз так, то никто не хватится, если одну из них мы съедим.

И действительно. На самых безлюдных островах есть овцы. В культовых, исторических, культурных местах – овцы обязательно будут. От них не спасают проволока, ток, колючка, каменная изгородь. Контроль над ними давно потерян. Видно, что некоторых еще иногда стригут. Но есть и совсем одичавшие. Шерсть на них свалялась как войлок. Этакие шерстяные колобки на тонких ножках. Со временем привыкаешь к ним и их какашкам. Сначала привыкаешь ставить на них палатку. Потом иногда обнаруживаешь эти шарики внутри палатки. Потом на земле, рядом с миской. И воспринимаешь все это просто как часть шотландской природы.

Саша вдохновил идеей свежей баранины Володю. Они уже вместе выстроили хитроумный план. Но вмешался случай.

Очередной ягненок отбился от своих и жалобно блеял посреди скалы. Его мать непрерывно звала его сверху. И Саша, не разобравшись в себе – идет ли он схватить малыша, чтобы съесть или просто спасти, высадился на берег и залез на уступ к ягненку. И вот тут, по его словам, он совершил ошибку – заглянул в глаза детенышу. После этого вариант ужина полностью отпал. Саша выбрал духовный путь спасения агнца. Вернул ягненка благодарной матери, предварительно сфотографировавшись с ним.
А у нас появился замечательный повод до конца похода подкалывать его – заслышав где-то блеяние овцы, мы кричали что-нибудь вроде: «Саша, Саша, слышишь, ягненок опять папку зовет, иди к нему скорее»

Это в народе их обычно так называют. А биологи вроде наоборот ставят ударение м'Ошка. Simuliidae, a black fly (sometimes called a buffalo gnat, turkey gnat, or white socks). И говорят, что это разновидность гнуса (как и комары). Длина тела от 1,5 до 7 мм. В прикладном плане важно то, что:

- антикомариная химия на них почти не действует, от них продают что-то иное с запахом ванили, но тоже помогает не всегда;
- антикомариная сеточка от мошки не спасает; мошка существенно мельче, иногда вообще похожа на пыль;
- если комар, протыкая кожу, сосет кровь, то мошка прогрызает кожу, что больнее.

Эта «радость» и поджидала нас в Шотландии.

Что хорошо – она была мельче астраханской. Значит, грызла она слабже, например, астраханской мошки. После той с Волги на коже оставались дырки, через которые текла кровь. После этой шотландской - дырок не было – только жгло, чесалось и распухало.

Что плохо – в отличие от комаров, она не боялась моря, ветра, мелкого дождя и даже дыма. Нет, сильный ветер ее, конечно, сдувал, но при малейшем затишье она тут же откуда-то вылезала. И обитала она не где-то в болотах, а прямо тут, в литорали, в куче выброшенных волнами водорослей.

Что нас спасало – яркое солнце и сильный ветер. Ну, или особенная мелкая-мелкая сеточка на голове или капроновый платок. Поэтому мы частенько готовили обед или ужин похожие на злоумышленников из комиксов – с полностью закрытыми лицами. С ней было трудно что-то делать на одном месте. Но при быстрой ходьбе она почти не мешала. Поэтому иногда я применял прием, отточенный еще в краях Воркута – Лабытнанги. Делать мелкие дела, в непрерывном хождении. Например, ужинать, расхаживая кругами. При этом дышать лучше носом и поменьше говорить - иначе с каждым вдохом ее затягивает до самого горла. И кашель неизбежен.
Но в целом уровень мошки был вполне терпимым. И тут у них все по-европейски сглаженное, более терпимое и комфортное.

Если вы когда-нибудь ездили по узкоколейке в маленьком почти игрушечном поезде с 2-3 вагонами, то, наверное, знаете, какая там случается душевная, почти домашняя атмосфера. Такие дороги ведут в тупик. Дорога одноколейная. Поезд неспешно пропускает встречного. Многие пассажиры знакомы меж собой, с проводником, с машинистом. Последний сам не прочь иногда пообщаться с пассажирами, на полустанках с ним кто-то здоровается, кто-то передает попутный груз. Платформы обычно купаются в цветах и зелени. Расписание в таких местах весьма условно. Люди живут неспешно, неприхотливо в многосвязном социуме.

Думаете, это только в России? Нет в Шотландии такие дороги тоже есть. Уютные добрые, улыбчивые. Дорога из Эдинбурга в Маллайг заняла часов 6-7. С пересадкой в Глазго. Глазго – это тоже большой город. До него поезд и пассажиры были чужим, временными. После Глазго публика существенно переменилась. Стало больше туристов и жителей маленьких поселков и хуторов. За окном потянулись пасторальные пейзажи – поля с урожаем зерновых, пастбища с ухоженными коровами, аккуратные домики с фруктовыми деревьями, цветами, стрижеными газонами, лошадки, ласточки. Пассажиры и проводник постоянно улыбались. Мы заняли центр вагона и часа два или три возились с перепаковкой еды. Пересчитывали пакеты с крупой, сахаром, что-то пересыпали, распределяли по экипажам, по порциям.

По мере продвижения в глубинку вагонов и пассажиров становилось все меньше. Проводник, которому мы жутко мешали своими вещами, всякий раз протискиваясь через них, улыбался, иногда что-то говорил.

В легендарном местечке Форт-Уильям ко мне подошел уже не проводник, а сам машинист и дважды переспросил, куда мы хотим попасть. И лишь когда я также дважды четко произнес, что мы намерены приехать в Маллайг, он успокоился. Дальше в поезде остались только «свои», проверенные из глубинки. И мы как бы въехали в иное душевное измерение.

Мы шли уже почти без расписания. Засеянных полей становилось все меньше. Стало больше холмов, скал, пастбищ, овец, рощ. Иногда деревья барабанили ветками по крыше вагона. А за окнами все чаще проплывали темно-розовые шпалеры иван-чая. На полустанках, когда пропускали встречный, нас выпускали погулять по платформе. Проводники и машинист заботливо наблюдали за нами со стороны, не мешая дурачиться, но заботливо отодвигая от края платформы самых разыгравшихся. В Маллайге экипаж попрощался с нами и покинул поезд. Ни каких депо, никто никого не гонит. Поезд просто уснул до утра, когда он поедет обратно.

Ценитель крепких напитков, услышав слово Талискер, сразу вспоминает привкус дымного, подкопченного торфа в односолодовом шотландском виски. У нас с собой были две 30-литровые фляги для пресной воды. И однажды мы едва не заправили их талискером.

За 3-4 мили до местечка Talisker наш путь пролегал вдоль крутых прибрежных скал. Море было не очень спокойно, часто принимался моросить дождь. С одной стороны в такую погоду лучше держаться вместе, с другой – у каждого своя оптимальная скорость. И если ты идешь быстрее или медленнее – тратишь больше сил. Поэтому мы шли автономно, но старались быть в пределах видимости и собирались вплотную только перед огибанием скал или островов.

Две первые лодки, найдя мелкую неглубокую бухточку в скальной стене, встали на передышку, поджидая других. Другие прошли рядом в 30 метрах, не заметив нас. На первых двух были мы с Надюшей и Инна с Доктором. Мы явно видели, как те другие приостановились напротив нас, посмотрели в разные стороны и пошли дальше. Мы-то думали, что им не понравился берег (он был действительно не очень удобен), и они решили грести дальше до Талискера без "передыха". А они просто потеряли нас из виду.

После короткой передышки и слива балласта (прибойной волной мне заплеснуло в лодку литров 100 воды, мы двинулись в путь догонять ту половину эскадры. А они в это время «догоняли» нас.

Местом для обеда я запланировал Талискер – местную речку, впадающую в море. И если Саша мечтал о виски непосредственно с одноименной вискокурни, то я мечтал заправиться из приличной речки Талискер пресной водой.

Ребята, не обнаружив нас в дельте Талискера, умчались еще дальше, даже не ступив на берег. Мы, будучи уверенными, что уж мимо Талискера (Сашиной мечты) они не проскочат, долго и тщательно обследовали весь широкий пляж в устье реки, рискуя быть залитыми прибойной волной. Но, не увидев коллег, снова помчались дальше. Нагнали мы их уже далеко от этого легендарного местечка, когда мысль о возвращении вытеснялась желанием поскорее встать на отдых и наконец, пообедать.

Так нелепая случайность оставила наши канистры пустыми. Ни воды из Талискера, ни одноименного виски. Кстати, в справочниках пишут, что одноименная винокурня по местным меркам не такая уж древняя – была построена в 1830 г. А в 1857 году винокурню купил (кто б сомневался) Дональд Макленнан

Камин от греч. kaminos - печь - очаг, пристенная открытая печь с прямым дымоходом

В сырой атлантической погоде железные или деревянные конструкции живут не долго. Поэтому там издавна строят из природного камня. Такие строения – будь то хлев или дом – тоже не вечны. Прежде всего в них проваливаются и становится землей и травой крыша, окна, двери. Остаются только каменные стены. Следующими исчезают боковые стены. Торцы держатся долее всего. Деревенские домики здесь не отличаются фантазией. Два торца из грубого камня, как правило, без окон, но со встроенным камином и трубой. А по бокам более длинные продольные стены с окнами, цветами. Боковые стены чаще всего беленые.

Поскольку я проложил маршрут в максимально удаленной от людей зоне, то жилые домики на нашем пути почти не встречались. Зато встречались руины. Чаще всего руины жилых домиков, реже – каких-то укреплений, дворов. Мы даже встретили остатки какой-то башни, стены, похожей на крепостную и выложенный камнем канал, соединяющий море в прилив с внутренним озерцом. Но все это воспринималось нами как любопытные экспонаты страны-музея. И лишь однажды мы вписались, вжились в такой артефакт.

Это случилось в бухте Bearreraig, где на безлюдном берегу мы обнаружили одну единственную стену от некогда стоявшего здесь дома. Это была как раз торцевая стена с камином. Я поднес зажигалку – в каминную трубу ощутимо тянуло. И поскольку шотландское небо как обычно выжимало из себя мелкую морось, стряхивая ее на нас, мы решили развести наш походный очаг прямо в этом камине. Рукастые, мастеровые Володя и Саша мгновенно натянули тент, устроили из лодки то ли стол, то ли диван. Затопили очаг, и тут же из трубы над одинокой стеной заструился сизый дымок. Повеяло уютом. Даже показалось, что стало чуть теплее. Правда, не всем, а в первую очередь дежурным. У костра могут греться все сразу, обступив его вокруг. А у камина – лишь 2-3 джентльмена. Остальным тепла не хватит. Впрочем, уют дежурных всегда с лихвой окупается быстрым вкусным ужином.

Мы по очереди грелись у камина. А меня обуяли сомнения. Как же так? Британцы - вроде весьма прагматичные люди, считают деньги, экономят. Но, ведь, топя камин в торцевой стене, они фактически обогревают улицу. Представьте, если бы русская печь, буржуйка или комнатная батарея была наполовину в доме, наполовину на улице. А с камином именно так. К тому же сквозь прямой, без единого колена дымоход все тепло мгновенно утягивается на улицу. Я стал доставать своими вопросами попутчиков. Единственно, что мне удалось из них выудить в защиту жителей Альбиона, это гипотеза о том, что камины не для тепла, а просто для души – для того, чтобы любоваться, что-то подогревать, подсушивать, вдыхать ароматы смолистых дров.

Утром, позавтракав у камина и собирая лагерь, пакуя палатки, спальники, посуду, как-то захотелось прихватить с собой и этот камин с частью стены, прикрывавшей нас от ветра. Как быстро привязывается человек к уюту …